|
Камера видеонаблюдения на Лесной улице. Киллер. До убийства несколько минут
Сейф в кабинете руководителя следственной группы. Это - только половина томов уголовного дела
Та самая "четверка", на которой киллера подвезли к дому Анны Политковской
— С самого первого дня — с 7 октября 2006 года — появилось много скептиков, которые уверяли, что убийство Анны Политковской не раскроют. Так все-таки — раскроете?
— Раскрыто. Но другое дело, что предстоит установить всю цепочку: от заказчика до исполнителя — и подготовить для суда неопровержимые доказательства вины. Хочу, чтобы было понятно: предметная работа началась только сейчас — с 15 августа, — когда были проведены первые задержания. А в сентябре началась спокойная работа: законность арестов была подтверждена судами, и мы смогли приступить к плановым допросам, очным ставкам и другим следственным действиям. То, что было до этого, — следственно-оперативная, поисковая работа, отработка всех, в том числе и побочных версий. Мы только-только вышли на прямой путь, и спешить сейчас ни за что нельзя. Пусть потребуется длительный период времени — нельзя торопиться, иначе тот колоссальный объем работы, который уже проделан, пойдет насмарку.
— Многие выдвигают такое предположение: дело будет разбито на части. Сначала под суд пойдут исполнители, а все, касающееся заказчиков, будет выделено в отдельное производство, чтобы расследовать неспешно. Такой вариант возможен?
— На данном этапе сказать сложно. Мы все сейчас — и руководство, и наша группа — стараемся сразу собрать всех вместе и приземлить на скамью подсудимых. Конечно, за исключением тех, кого мы не сможем на момент суда задержать. Да, УПК ограничивает срок следствия, но времени у нас пока еще очень много. Достаточно.
— Сколько сейчас тех, кто арестован и кому предъявлены обвинения?
— Обвинения предъявлены одиннадцати, арестовано десять. Но список пока не закрыт. Тем более что не всем арестованным на данный момент предъявлены обвинения в причастности к убийству Политковской. Там и других грехов хватает, которые довели их до тюрьмы… Мы с ними будем плотно работать и по нашему основному направлению.
— Насколько я понимаю, сейчас уже можно сказать: арестованы те люди, которые подозреваются в том, что были непосредственными исполнителями и организаторами убийства?
— Что касается исполнителей — да. Если вы под организаторами понимаете тех, кто координировал деятельность исполнителей, связывал между собой различные звенья преступной цепочки — тоже да. Говорить о том, что арестован организатор в процессуальном смысле этого термина, пока преждевременно.
— А к другим звеньям, ведущим к заказчику, подобрались?
— Есть хорошие наметки: мы сейчас целенаправленно работаем по посредникам и организаторам. Что же касается заказчиков, то у нас есть любопытные предположения — так скажем. И не скажем пока ничего сверх того. Потому что это очень трудно — установить заказчика, утечка любой информации может повредить. Ведь при заказном убийстве преступники все продумывают до мелочей; заказчик, как правило, не напрямую обращается к киллерам. И пока это профессионально хитрое промежуточное звено не установишь, ничего не выйдет.
— А что с киллером?
— Киллеру мы пока не предъявили обвинение, но знаем, кто он.
— Как вы сказали, не всем арестованным предъявили обвинения в причастности к убийству Политковской, или предъявили не только обвинения в причастности к этому преступлению. Что еще инкриминируете?
— Обвинения разные: превышение должностных полномочий, у кого-то — злоупотребление служебным положением. Детальнее говорить не могу: тайна следствия.
— В конце августа, помнится, началась шумная кампания по дискредитации следствия, одним из поводов для начала которой было освобождение из-под стражи двух подозреваемых. С чем было связано такое решение?
— Во-первых, у следствия, кроме ареста, есть множество других возможностей: та же подписка о невыезде, например. Во-вторых, люди должны понимать специфику нашей работы: мы не можем вот сейчас, сразу, в эту секунду вычислить, кто из группы подозреваемых лиц насколько и к чему причастен. Цепочка определена оперативным путем: по телефонам, по связям, контактам, показаниям свидетелей. Возникают обоснованные подозрения в причастности того или иного лица — и надо задерживать, потому что преступник может скрыться. Что: вызывать их повесткой? У нас бы так все преступники разбежались. А мы боялись чего-то и кого-то упустить, потом ни мы себе, ни вы нам, да и никто этого бы не простил. Поэтому и были задержаны все известные на тот момент граждане, подозрения в отношении которых основаны на фактах. С двоими мы разобрались — они освобождены. Я бы не сказал, что эти люди чисты перед законом, как слеза ребенка, — нет, но они не причастны к убийству Политковской. Это — нормальная работа: задерживать подозреваемых, проводить допросы, проверять алиби, понимать: причастны, нет, в какой степени, — и принимать решение о мере пресечения или непресечения. Ненормально было другое: держать в тюрьме тех, кто ни при чем, но оказались в ненужное время в дурной компании действительно виновных в преступлении.
— Если представить себе объем материалов следствия на данный момент — это сколько томов и сколько из них потом окажутся в суде?
— Несколько десятков томов. Пока из наработанного материала в обвинительное заключение, в дело, которое будем передавать в суд, думаю, уже попадает десять процентов. Все остальное — касается версий, которые в итоге были отброшены, первоначальной информации. Но в итоге, предполагаю, соотношение будет пятьдесят на пятьдесят. Сейчас мы будем обкладывать доказательствами уже арестованных лиц, еще проводить аресты, привлекать других к уголовной ответственности…
— И сколько версий было в самом начале?
— Я не большой сторонник того, чтобы выстраивать множество версии: это признак непрофессионализма. Версии должны основываться на чем-то реальном, а не на теоретических предположениях, что и так тоже могло быть. Но в данном случае было выдвинуто шесть версий — для меня, субъективно, очень много; честно сказать, редкий случай. Однако эти шесть версий необходимо было проверить от и до, иначе мы могли бы через несколько месяцев вернуться к тому, от чего непредусмотрительно отказались. Кроме того, за время расследования, особенно в начале, появлялось множество дополнительных направлений, как я теперь понимаю, ложных зацепок, на которые тоже нужно было обращать внимание, их проверять, отрабатывать. Очень много было разной информации, и провокаторы появлялись, мошенники — вы прекрасно сами это знаете, с ними вам тоже приходилось сталкиваться и тоже тратить на них время. А как же иначе? Все должно быть проверено.
— Одна из версий, которая напрашивалась с самого начала, касалась ханты-мансийских милиционеров, один из которых, ныне подсудимый, Лапин (позывной Кадет), когда-то угрожал Политковской убийством.
— Да. Это только одна из отработанных версий, непричастность этих лиц к убийству Анны доказана полностью. Наш следователь и оперативный работник выезжали в командировку: были допрошены многие люди — родственники, знакомые, дальние знакомые, сослуживцы, установлены маршруты перемещения интересовавших нас лиц… Нет, непричастны.
— Сколько версий осталось на сегодняшний день?
— Четыре мы отработали и со спокойной совестью можем говорить: лица, подозреваемые нами когда-то, — непричастны.
— А оставшиеся две?
— На данный момент их можно объединить в одну (конечно, если говорить о глобальных версиях, а не о предположениях по поводу персоналий конкретных заказчиков): убийство, связанное со служебной деятельностью Политковской, и убийство по политическим мотивам. Мое субъективное мнение: эти версии разрывать не стоит, невозможно. Если мы говорим о журналистской деятельности Анны— натыкаемся на политику, говорим о политической версии — без профессиональной деятельности не обойдешься, потому что Анна — журналист, которая писала на острые политические темы.
— А вы помните 7 октября, как все началось для вас? И что происходило все эти десять месяцев до арестов?
— 7 октября прошлого года я был дежурным следователем Генеральной прокуратуры. Позвонил дежурный прокурор, сказал: произошло убийство Политковской. Выехал в адрес. Там уже работали следователи Московской городской прокуратуры. Естественно, я участвовал в осмотре места происшествия, других этажей дома. Я понимал, что произошло, также понимал, что дело передадут мне, старался вникать во все детали. И 9 октября заместитель генерального прокурора Виктор Яковлевич Гринь поручил мне возглавить следствие.
Резонансный характер этого преступления был очевиден, ясно, что расследование будет под пристальным контролем и руководства страны, и общественности. У меня в практике было расследование убийства Пола Хлебникова, и я отдавал себе отчет во всем этом и был к этому готов. Но тем не менее… Знаете, это очень мешает. Ведь люди не разбираются в специфике нашей работы, но при этом готовы делать далеко идущие выводы. Месяц прошел, а уже ругаются: убийцы еще на свободе!
А ведь это — не кража из ларька, это — заказное убийство, которое требует гигантской первоначальной поисковой работы: опрос массы лиц, изучение огромного количества документов — в нашем случае и статей Анны Политковской, и ее рабочих документов, содержимого компьютера, работа с записными книжками, телефоном... Все это необходимо для того, чтобы выделить из массива информации основные направления поиска.
Да, было изображение предположительно киллера с камеры наружного наблюдения. Но лица не было — только расплывчатая фигура человека, который умело скрывал свою внешность. Все остальное приходилось собирать по крупицам. И журналисты «Новой газеты» нам в этом очень помогли и продолжают помогать сейчас. Кстати, впервые в моей практике получилось столь тесное сотрудничество с журналистами. Очень помогла семья Анны, сын Илья в особенности…
В итоге проведена очень кропотливая работа, перелопачены колоссальные объемы информации, которую еще нужно было сначала добыть… Было множество командировок по России и в другие страны.
И вот тут — и это прошу обязательно оставить — хочу многим сказать спасибо. Членам следственной группы прежде всего. Замечательные молодые, выдержанные следователи, прикомандированные в Генпрокуратуру специально для раскрытия этого убийства: из Алтая, Вологды, Москвы, Бурятии, Твери, других регионов. Они — не исполнители, они — творческие люди со своими идеями, которые многое мне подсказывали. Оперативные работники: группа из МУРа под руководством начальника МУРа Виктора Голованова и Игоря Васина, группа из ОРБ-1 МВД России под руководством Юрия Карасева и Евгения Кузина, группа сотрудников ФСБ. Все — высочайшие профессионалы. У них на прошлой неделе был профессиональный праздник — День уголовного розыска — не могу еще раз не поздравить.
Вообще после определенного периода безвременья, когда многие уходили со службы, стали появляться новые — ничем не хуже, а то и лучше. Хотя и проблем пока хватает. Взять ту же экспертизу. На Западе ее выполняют моментально, а у нас — проходят месяцы. А мне нужна срочно биологическая экспертиза, чтобы уже арестовывать, — ни время, ни преступники не ждут… И в том не вина наших экспертов — они замечательные специалисты, может быть, лучшие в мире, но у них нет необходимого оборудования. А отдавать что-то в частную экспертизу опасно: это — возможность утечки информации, это — немалые деньги, это — повод адвокатам оспорить выводы экспертов в суде. А ведь именно от экспертов зависит не только скорость, но и качество доказательств вины или невиновности.
— Сколько человек сейчас работают в следственной группе?
— Следственная группа не очень большая, но — надежная. Восемь человек следователей, и я девятый. Все они работают с самого первого дня.
— А можно ли говорить о каких-то особенностях расследования этого дела?
— Оно требовало большого терпения и профессионализма — повторюсь, слишком большой массив информации. Мы с самого начала понимали, что у нас что-то есть, но это что-то ухватить смогли только после тщательного анализа, кропотливой и мелкой работы, на которую ушло достаточно много времени. И хорошо, что параллельно с этим расследованием в моем производстве находится дело Пола Хлебникова. Это, как ни парадоксально, мне помогло собрать доказательства и по делу Анны Политковской.
— То есть можно предположить, что каким-то образом эти два преступления между собой связаны?
— Они не пересекаются, но где-то скользят по касательной. В поле зрения попадают те же лица, которые когда-то проходили свидетелями, знакомыми свидетелей и обвиняемых по делу Хлебникова. Связи этих людей, у многих из которых нелады с законом, установлены были ранее, что нам и помогло в деле Политковской. Но о явной взаимосвязи этих двух убийств говорить рано.
— А как вообще обстоят дела с расследованием убийства Пола Хлебникова?
— В отношении тех лиц, которые ранее скрылись от следствия, дело было выделено в отдельное производство. Это дело расследуется и ни разу не было приостановлено: принципиально — мы обязаны довести его до конца. Тем более что там ведь не только лица, причастные к убийству Хлебникова, но и те, кто причастен, например, к убийству Сергунина (бывший директор судебного департамента Чечни, потом член правительства республики), который был застрелен за несколько дней до Хлебникова. Продвижений пока мало, но ощущение, что прорыв будет, есть. Что касается Дукузова, Вахаева и Хуснутдинова, которые обвиняются в убийстве Хлебникова, то, как вы знаете, они были судом присяжных признаны невиновными, но Верховный суд вернул дело на новое рассмотрение. Сейчас оно приостановлено, потому что Дукузов, как и следовало ожидать, скрылся, представив ложные документы, что он якобы лежит в больнице, — мы его ищем, потому что суд объявил Дукузова в розыск и вынес заочное постановление о заключении под стражу.
— Вы очень осторожны в ответах. И, если честно, меня как человека, который тоже имеет отношение к расследованию убийства Анны, только журналистскому, это на самом деле радует. За одиннадцать месяцев — до сентября этого года — фактически не было никакой утечки информации. Случай на моей памяти беспрецедентный.
— Наша следственная бригада единодушно приняла решение: никакой информации, даже друзьям, даже родственникам не давать. Во-вторых, все, кто был привлечен к расследованию из оперативных работников, адвокаты, — любой, кто вступал с нами в контакт, — давал подписку о неразглашении. Журналистам, которые как-то прорывались к нам по телефону, отвечали только одно: ребята, еще рано, ничего у нас нет. Единственные, кто не давал подписки — вы, журналисты «Новой», хотя обладали серьезной информацией. Но вы прекрасно понимали, что никаких арестов бы не произошло, если была бы хоть малейшая утечка.
— Это особенно стало понятно в конце августа, когда все-таки «потекло». Как так получилось? И вообще, насколько массовые утечки оперативных материалов в СМИ помешали следствию?
— Прорвало, потому что наступил период реализации информации — и наши документы ушли: и в суды, и в ИВС, в разнообразные дежурные части, в не подконтрольные нам ведомства.
— Анализируя утечки, понимаешь: что собирается делать Гарибян — не знает никто, что сделал — тут же узнают.
— Я же говорю: реализация предполагает участие многих служб. Ну взять ту же машину, «четверку», которую мы объявили в розыск. Не сами же мы с жезлами на улицах стоим. Тут же все стало известно журналистам: номера называли даже. Но все равно мы успели перехватить эту машину, нашли, где она находится, не дали возможности преступникам ее уничтожить.
— И с арестом Шамиля Бураева получилась та же история?
— И с Бураевым… Откуда мог уйти документ, который я представил в суд? Но все равно — успели арестовать, он не скрылся, ему предъявлено обвинение, хотя его фактически предупредили при помощи журналистов.
— Все это — следствие коррупции, безалаберности?
— Мы проверяем сейчас факты утечки информации… Наверное, где-то — заинтересованность, большей частью — безалаберность. Но в любом случае — все это очень мешает следствию.
— А не кажется ли вам, что все это — не спонтанные утечки, что в этом есть некая механика, умысел, попытка всерьез помешать следствию?
— Вот и думайте, вы же знаете СМИ лучше, чем я, — была ли какая-то пиар-кампания… Может быть, где-то и присутствовал умысел, может быть, кто-то засуетился… Но в целом я не склонен верить в глобальные заговоры.
— Когда анализируешь список задержанных лиц, неискушенного человека посещает недоумение: как могли сойтись сотрудники МВД и ФСБ с представителями этнической преступной группы? Это и есть коррупция, материализовавшаяся в самой своей худшей форме? У вас это не вызывало удивления?
— У меня — нет. Хотя бы потому, что я знаю всю подноготную их знакомства, их связей. Надо учитывать, что это — работники спецслужб и правоохранительных органов, которые выполняют разную работу, с разными людьми знакомы… Делайте выводы сами — мое дело раскрывать преступления вне зависимости от того, кто их совершил.
— Весь этот год вы ощущали какое-нибудь, хотя бы косвенное давление?
— Не ощущал никакого давления. Только помощь: семьи Анны, вашей газеты, своего руководства. Генеральный прокурор оказывал всяческую поддержку, был в курсе хода расследования, советовал. Честно говорю, мне повезло и с заместителем генерального прокурора Виктором Гринем, и с прежним руководителем управления Сергеем Ивановым; очень легко работается и сейчас — в Следственном комитете — и с его руководителем Александром Бастрыкиным, и с Дмитрием Довгием, руководителем Главного управления. Никто не навязывал и не навязывает своего мнения, не заставлял заниматься пустой работой. Хороший, профессиональный подход. Новое руководство первым делом уточнило: справишься сам или необходимо усиление? Я сказал, что на данный момент справлюсь: наступил период обобщения информации, и две группы будут только друг другу мешать. Так и было решено — руководство доверяет следователю, что очень важно, постоянно вникает в дело, подсказывает.
— Но многих интересует, чем были вызваны сентябрьские перетасовки в следственной бригаде?
— Рабочей необходимостью. Были проведены аресты. Задержано много лиц, которым нужно было в сжатые сроки предъявить обвинения. Приняли решение усилить группу: бывший тогда начальником управления Сергей Иванов возглавил эту бригаду, я остался в группе, дополнительно был введен еще один старший следователь по особо важным делам. А когда началась не форсмажорная, а плановая работа, необходимость в этом отпала.
— То есть перемены, связанные с появлением Следственного комитета, никак не сказались на следствии?
— Ничто следователям не мешало. Передача дел переходила от профессионалов к профессионалам, которые прекрасно понимали, что в нашей работе не должно быть остановок, неразберихи.
— И плановая работа, о которой вы говорите, дает свои результаты: арестованные начали сотрудничать со следствием?
— Не скажу. Но работа идет, есть и положительные моменты.
— Ответьте на вечный вопрос: бывают ли нераскрываемые убийства?
— Наверное, бывают. Мне не попадались.
|
